МОСКВА – Ровно тридцать пять лет назад Михаил Горбачёв стал Генеральным секретарём Коммунистической партии СССР. «От Горбачёва много ждут», – написал тогда в своём дневнике Анатолий Черняев, партийный бюрократ и интеллектуал, который позднее стал ведущим советником Горбачёва. Он отмечал, что СССР нуждался в «революции сверху. Не меньше. Понимает ли это Михаил Сергеевич?».
Проводившаяся Горбачёвым политика «перестройки» (политическая и экономическая реструктуризация) и «гласности» (прозрачность и открытость) действительно привела к революции ожиданий. После 20 лет застоя под властью больной геронтократии – менее чем за три года в стране умерли три руководителя страны («гонки на катафалках», как мрачно шутили россияне) – люди хотели перемен. Горбачёв, как считалось, мог их осуществить.
Первые попытки сближения Горбачёва с Западом вызвали явление под названием «горбимания», причём не только в Западной Европе и США, но и внутри страны. Харизматичный новый лидер мог бы добиться повышения уровня жизни до уровня ГДР и Венгрии – или даже Западной Европы.
Но это не означало, что советские граждане были готовы поддержать политическую или экономическую систему в западноевропейском стиле. Нет, они хотели и дальше бесцельно пить чай на работе, пользуясь сильной социальной защитой и не неся ни за что никакой ответственности. Они просто хотели, чтобы в их магазинах было больше качественных товаров.
Архитекторы перестройки, напротив, понимали, что пытаются совершить революцию. Доклад Горбачёва в 1987 году в честь 70-летия революции большевиков назывался «Октябрь и перестройка: Революция продолжается». Впрочем, даже Горбачёв и его союзники не понимали всего масштаба стоявших перед ними задач.
Горбачёв считал, что, если просто очистить ленинизм от примеси сталинизма, тогда социализм оживёт и возродится в более демократической, рыночно-ориентированной форме. Он не понимал, что такие цели фундаментально несовместимы. Его революция не просто не помогла восстановить ленинизм; она привела к потере социализма – и Советской империи.
Противоречия между социализмом и перестройкой означали, что руководство Горбачёва было глубоко непоследовательным. Например, была проведена институционализация выборов с целью поддержать политическое руководство страны демократической легитимностью. Общество и элита времён перестройки аплодировали этим переменам, а закостеневшая советская бюрократия выступала против. Тем временем, Горбачёв не демонстрировал той решимости, которую можно было бы ожидать.
В 1990 году, когда монополия Компартии на власть оказалась под возросшим давлением, прежде всего, со стороны движений за независимость в прибалтийских республиках, Горбачёв решил стать президентом СССР. Однако он не провёл общенациональные выборы, а был избран на этот пост Съездом народных депутатов, то есть, по сути, коллегией выборщиков.
А когда прибалтийские республики откололись, Горбачёв попытался восстановить порядок силой – этот подход полностью противоречил стремлениям, которые он декларировал: строить более гуманное, открытое государство. Политические издержки непоследовательности Горбачёва ещё больше увеличились после публикации секретных протоколов пакта Молотова-Риббентропа 1939 года (договор о ненападении между нацисткой Германией и СССР, который позволил им разделить Польшу), а также материалов о катынском расстреле (массовая казнь офицеров польской армии).
Горбачёв бежал впереди политической снежной лавины, притворяясь, будто он руководит процессом, которого в реальности старался изо всех сил избежать. Но он не мог бежать впереди всё время, и в итоге был смят. В глазах консерваторов он вскоре превратился в злодея, деструктивного лидера, который утратил контроль над империей, а радикалы видели в нём консерватора, притворявшегося реформатором. Даже успехи в завершении советско-афганской войны 1989 года не помогли ему сохранить хотя бы крупицу популярности.
К тому моменту, когда Борис Ельцин взял верх в 1991 году, было уже слишком поздно. Реформы Горбачёва направили СССР на путь распада. За это его активно хвалят на Западе, где он обычно воспринимается как советский лидер, освободивший Восточную Европу, демонтировавший «железный занавес», покончивший с Холодной войной и уничтоживший призрак ядерной войны. Революция Горбачёва была настолько преобразующей (включая его поддержку многих демократических ценностей), что ретроспективно не удивляет тот факт, что ещё в 1989 году Фрэнсис Фукуяма провозгласил знаменитый «конец истории».
В России же конец Холодной войны многие расценивают как поражение. Обществу, хотевшему просто повысить свой уровень жизни, пришлось очень много работать, чтобы адаптироваться к новым условиям, возникшим из-за реформ Горбачёва. Многие так и не простили Горбачёва за это, как они не простили и Ельцина за его неспособность выполнить обещание изобилия и стабильности уже к концу 1992 году, или Егора Гайдара (исполнявшего в тот год обязанности премьер-министра) за его роль в планировании рыночно-ориентированных экономических реформ.
До сих пор большинство россиян оценивает крах Советской империи (каким бы моральным и экономическим банкротом она не была) так же, как и президент Владимир Путин: «крупнейшая геополитическая катастрофа века». В марте 2019 года опрос, проведённый «Левада-центром», выяснил, что 48% россиян предпочли бы, чтобы всё оставалось так, как было до перестройки.
Это на руку Путину, чьим величайшим страхом является необходимость проводить «Перестройку 2.0». Горбачёв дал своему народу свободу и пострадал от сокрушительного личного поражения. Путин, занятый созданием возможности оставаться президентом до 2036 года, делает нечто прямо противоположное.
Но отвергая наследие перестройки, Путин потерпит скрытое поражение. Нынешний коронавирусный кризис демонстрирует крайнюю неэффективность недемократического и бюрократического капиталистического государства. Он показывает, что общество не объединяют консервативные и националистические ценности. Россияне намного более прагматичны: они хотят такого государства, которое может надёжно обеспечивать их базовыми услугами. И в этом смысле авторитаризм Путина оказывается провальным, а наследие Горбачёва, который – хотел он это или нет – дал России свободу, в долгосрочной перспективе будет оценено по заслугам.